— Тусклая газовая лампа освещает набитый людьми ангар, а пожилая темнокожая женщина что-то невнятно шепчет другой, что старается не издавать ни звука, тяжело дыша и больно сжимая руку мужчины. Их не должны услышать, ни то всем придется не сладко, и факт появления на свет очередного голодного рта ни на что не повлияет. У Манон с рождения появляется метка, перекрывающая ей пути в этом мире, отрезая нити, ведущие к счастливой жизни, потому что у нее кожа несколько темнее, чем у их «хозяев». Ее родителей зовут Амбала и Кобэ, у них ужасные мозоли на руках, слезы, застывшие в глазах, и хроническая усталость. Ее матери приходиться продолжать работать с малышкой в узелке, оглядываясь в страхе каждый раз, когда та начинает хныкать. Манон три года, она только научилась уверенно стоять на ногах, практически не умеет говорить, ибо с ней некому было возиться, но на слуху постоянно ненавистный английский, когда мать впихивает ей в руки корзинку, говоря складывать туда спелые кисти треклятого винограда. Семилетняя девочка искренне не понимает, почему с ними так обходятся, но продолжает верить, что люди могут быть хорошими, протирая влажной тряпкой изувеченную спину мальчишки ее возраста, аккуратно касаясь краев ран пальчиками. Верит, пока ее отец не падает замертво на плантации, и к нему не сбегается кучка народа. Их разгоняют, как скот, грозя палками и глыбами земли, заставляя вернуться к работе, а тело уносят под крики Амбалы. Десятилетняя Манон зло сжимает кулачки, бесшумно рыдая над остывающим телом матери, когда за дверями амбара слышатся раскаты грома. Люди – злые и бесчувственные существа – в этом она убедилась уже в десять, когда ее матери не удосужились оказать хоть какую-то помощь, пока та быстро сгорала, громко кашляя и хрипя
— В тринадцать она становиться личной рабыней хозяйской дочери, которая была крайне доброжелательна к ней. Аникка учит ее английскому, пока никто не видит, обучает письму, перебирая короткие темные пряди Ман. За год, она научилась говорить, практически не путаясь во временах, хоть и продолжала писать с огромным количеством ошибок. Аникка была словно лучик света в ее жестоком мире, и она готова была держаться за ее руку крепко-крепко, переплетая пальцы и чуть сжимая их в такт ударам девичьих сердцам. Она говорит, что Манон очень красивая, вплетая ленку в жесткие волосы, и она смущаясь отводит взгляд, потому что и близко себя такой не считает. Ей было пятнадцать, когда началась гражданская война, и через какое-то время, ей приходится выпустить теплую ладонь из своей, когда ее убеждают попытаться сбежать. Она, не веря глазами хлопает, когда в конституцию вносят поправку об отмене рабства. Хоть меняется с этим мало чего.
— Она перебирается в Индианаполис, пытаясь хоть как-то выжить среди людей, которые все так же относятся к ней как к мусору – расизм и расовые сегрегации никуда не делись. Нонни не может найти работу, снять жилье, ночуя буквально на улице. Да, позже она снова сдается, работая кухаркой у богатой семьи, имея в своем распоряжении крохотную коморку, видя перед сном голубые глаза Аникки. Ей двадцать пять. Она в одиночестве сидит на скамейке в парке, на часах без четверти три часа ночи, у нее счесана в кровь кожа на коленях и ладонях, а солоноватый привкус стоит во рту, она холодный воздух вдыхает, стараясь сдержать рыдания. Не замечает даже, как рядом присаживается мужчина, сидя какое-то время в тишине. На дворе тысяча восемьсот семьдесят третий, когда Абрахам Ван Хельсинг, аккуратно и как-то нежно стирает кровь из уголка губ, спрашивая ее имя. Он безумно красивый, и чуть ли не первый мужчина, который проявляет к ней уважение и желает оказать помощь. Аньези говорит «да» как-то на автомате и совсем не подумав – просто дайте ей спокойствие и покой в душе. И он дарит ей его.
— Абрахам довольно быстро становиться тем, кому можно доверить все, и быть уверенной, что ни одна душа об этом не узнает. Она так благодарна ему, что старается доказывать свою верность и преданность каждый раз, когда выпадет случай. Сама не понимает, когда благодарность за шанс на новую жизнь перерастает во что-то большее, ведь она всегда относилась к Абрахаму как-то по-особенному, поэтому, когда стала его правой рукой, приняла эту должность с большим почтением и благодарностью. Но было что-то еще – дурацкая привязанность, перерастающая во влюбленность, и она злобно глазами стреляет, когда Форсайт, как-то невзначай говорит ей об этом. Они передвигаются по миру уже почти тридцать лет вместе, и Линдест знает все истории о ее жизни, как свои пять пальцев, поэтому она лишь молча кивает.
— Чувствует себя самой счастливой на свете, когда они уже третий год живут в небольшой квартирке с балконом, обросшим цветами, где-то в центре Нового Орлеана вместе с Абрахамом. Впервые за все ее пребывание в их коммуне, они все как-то разбежались по континенту на какое-то время [15 лет совсем мелочь, когда у тебя есть вечность]. Манон ходит по их тихой гавани в рубашках Абрахама, не веря, что наконец получила шанс на счастье, пишет с улыбкой на лице письма, указывая ньюйоркский адрес лучшего друга. И так и продолжалось бы дальше, пока они не собрались все снова вместе перед самым началом войны, проведя два года в поисках хоть какой-то еды. Каннибализм, даже среди пожирателей, не очень-то жаловался, и она видит, как Абрахам колеблется, не зная, как спасать союзников [семью]. Аньези лишает жизни двух новообращенных, чтобы сполна накормить всех. Аньези в течение нескольких часов молча выслуживает обвинения от человека, которого любила всем сердцем. Можем она и поступила не обдумав все до конца, но она правда не видела другого выхода. Она срывается на крики, когда ее заставляют пройти через болезненный ритуал лишения способности в честь наказания, она с трудом может двигаться, когда ее решают бросить, оставив пытаться выжить в одиночку, истощенную и раненную. Не слышит даже, как Фор уговаривает Абрахама не поступать так с ней, сквозь пелену адской боли, разъедающей изнутри.
— Она становиться изгоем, никем для него – Хельсинг не смотрит даже в ее сторону, будто Манон попросту не существует более, и так годы сменяют друг друга, десятилетие за десятилетием, пока Форсайт не находит ее где-то в Мексике в семьдесят шестом, утягивая вместе со всей их коммуной куда-то в Колумбию. Все настроены крайне скептически, работа с наркотиками несколько всех настораживает, хоть Линдест и уговаривает их всех, представляя их Пабло Эскобару на которого они и работают, пока за тем не начинают гоняться полицейские и ситуация сильно обостряется. А в восьмидесятые она всерьез интересуется хакерством, зависая с парочкой ребят, занимающимися этим, и когда это становиться не просто хобби, она ничуть не удивляется.
— Лишь в начале нулевых, Абрахам снова возвращает ей место заместителя, хоть былого отношения так и нет – она испортила все окончательно и бесповоротно, а появившаяся слепая девчонка в их рядах только разжигает дикую неприязнь, когда Нонни видит, как Абрахам уделяет той почти все свое время.

У Манон в руках с десяток поводков от собственных эмоций и чувств, из которых она должна выбрать лишь один, чтобы не показать никому какой она может быть на самом деле. У нее на лице полнейшее безразличие, когда внутри буквально бушует вихрь эмоций. Она до жути спокойна, и всегда будто витает где-то за сотни тысяч километров от вас, погрязнув в пучине собственных мыслей с привкусом сладкой ваты. Она крайне редко сорвется на крик, говоря мягким и размеренным голосом и тема разговора не будет играть никакой роли. Она и впрямь может переломать вам ноги, тихо выдохнув, закатив глаза и напевая песенку из собственного плэйлиста диско.
Черные линии, ставшие разнообразными узорами и картинками, что стали появляться где-то в районе семьдесят третьего, уже отпечатались на самих тонких костях, и она может с радостью вам рассказать под чем набила каждую из них. У нее в трейлере стоит едва слышный запах от выкуренного косяка вперемешку с духами с нотками груши, а каждый миллиметр завешен снимками, некоторым из которых уже больше семидесяти лет. Аньези не та, кто согласиться помочь за просто так, если вы не входите в круг дорогих для нее людей, сделав что-то по доброте душевной, что, возможно, осталась ютиться где-то в глубине ее темной сущности. Она всегда будет искать выгоду, прежде чем даст положительный ответ, взвесив все приоритеты. Она - здравый рассудок, глоток свежего воздуха, что теплыми ладонями развеет туман вокруг, откроет глаза, заставив поступить так, как будет лучше [лучше, не правильней]. В Манон живет авантюризм, оставшийся с семидесятых, и лукаво улыбаясь с пляшущими демонами в глазах, она готова на любое ваше предложение начиная от косяка, прогулке по разъебанной крыше или дружеского секса – в этом блядском мире слишком мало вещей, от которых она бы отказалась, когда в ней чуть больше половины бутылки текилы. Она готова стать для вас кем угодно, если вы дадите шанс, аккуратно стерев одинокую слезинку с ее щеки - чтоб никто не видел.